Вживленный «Чип контроля» [Марш-бросок] - Сергей Соболев

– Вы уверены?

– Да, абсолютно, – еще чуток подумав, сказал Швец. – Не знаю, есть ли у нее старшая сестра, похожая на нее, почти как две капли воды, или это блеф… Но на вашем снимке именно та женщина, с которой я встречался в «Макдоналдсе» и в съемной квартире на «Братиславской».

Оба начальника многозначительно переглянулись.

– На ловца и зверь бежит… – задумчиво изрек мужчина в штатском.

– Могу я спросить, товарищ полковник? – Швец посмотрел сначала на Первушина, затем на руководителя спецотдела. – Что она за «зверь», эта Маша Данилова? И что ей вообще от меня нужно?

– Узнаете, Швец, но в свое время, – глядя на него в упор, сказал мужчина в штатском.

А Первушин вновь показал прокуренным пальцем на дверь:

– Обожди в коридоре, капитан, а мы тут кое о чем потолкуем!..

– Так, так, так… – сохраняя прежний задумчивый вид, сказал глава спецотдела. – Надо же, какой неожиданный поворот!

– Понятно, что все это – не случайное совпадение, – заметил Первушин. – Но тогда…

– Да, похоже, что есть две новости, – опередил его более молодой по возрасту коллега. – Как минимум – две. Начну с плохой. Я допускаю, что где-то произошла утечка информации. К сожалению, в министерстве неважно обстоят дела по части соблюдения режима секретности.

– С этим совсем хреново, – покивал головой Первушин.

– Вопрос о расширении штатов спецотдела обсуждался на самом верху, в предельно конфиденциальной обстановке, – продолжил полковник. – Кандидатуры новых сотрудников, в том числе и Швеца, обговаривали уже в более широком кругу. Могла попасть информация такого рода к руководству сторонней организации? В структуры Абросимова, к примеру? Или к тем же нашим коллегам, к заклятым друзьям с Лубянки?

– Похоже, что эта твоя версия близка к истине. – Изжевав фильтр сигареты, Первушин затушил окурок в пепельнице. – Иначе зачем бы им понадобился этот рыжий парень? Откуда-то ведь они узнали, кто он, что он из себя представляет… И где он, вероятнее всего, уже вскоре будет трудиться. Кстати, неплохо все рассчитали. Мы ведь в свое время активно разыскивали этого Глебова, пока нам не подбросили «германский» след. Конкуренты, ясное небо, не могли не заметить этой нашей активности по данному направлению. И «фирма Абросимова», и те же наши «смежники»… они, думаю, сумели пробить многое по данной тематике.

– Согласен, – кивнул младший по возрасту полковник. – Двигаем дальше, Василий Андреич… Вторая новость – хорошая. Кто-то пытается манипулировать Швецом, и мы теперь знаем, кто это, и даже догадываемся, зачем им это нужно.

– Предположительнее всего – вербовка. Они попытаются получить через Швеца доступ к той информации, которой мы располагаем о структурах Абросимова и иже с ним. А заодно захотят выяснить детали нашего собственного проекта… Потому что сами они, как я подозреваю, кроме банального шпионажа и попыток свалить и нас, и Абросимова со товарищи, более уже ни на что реально не могут рассчитывать.

– Предлагаю подытожить, – сказал глава спецотдела. – Есть смысл, по-видимому, начать ответную контригру на данном направлении. Будем исходить из того, что Швец согласится сыграть вполне определенную роль. Как думаешь, Андреич, он – согласится?

– Ну а куда он на хрен денется? Прикажем!

Федорцов и Швец покинули главк в девятом часу вечера.

Начальник на служебной машине подбросил Валеру почти к самым дверям общежития. В спецотделе последнему выдали деньги в конверте на оперативные расходы, часть долларами, часть пятисотрублевыми купюрами. Так что Швец наконец смог вернуть шефу взятые у него когда-то в долг сто долларов.

То, что у Валеры Швеца наконец-то завелись деньжата, было единственной хорошей для него новостью на сегодняшний день…

Глава 18

ГДЕ СТОЛ БЫЛ ЯСТВ, ТАМ ГРОБ СТОИТ

Маляву, завернутую в кусочек фольги, Анохин пронес в камеру за щекой. В некоторых крытых, как он уже знал из рассказов бутырских сокамерников, после свиданий с адвокатом или родственниками или после выписки из больнички помимо обычного шмона надзиратели требуют еще и открыть пасть для осмотра: мало ли что зэк может пронести в камеру за щекой? Поэтому Сергей готов был к любому повороту событий. Да, он готов был проглотить маляву при малейшей угрозе разоблачения, какие бы там ценные для него сведения не содержались. Иначе, попади вдруг записка на стол местному куму или даже к самому Хозяину, у лепилы, отважившегося на такой шаг – по неизвестным и непонятным пока самому Анохину причинам, – могут возникнуть крупные неприятности.

К счастью, глотать комочек фольги с запиской Сергею не пришлось. Местная охрана сильно отличалась от своих коллег из системы УИН – несмотря на все существующие здесь строгости, в задние проходы и рты заключенных заглядывать они явно брезгуют.

Анохин перевел дух уже в камере, когда надзиратели заперли за ним дверь и когда стихли шаги в коридоре.

По его прикидкам, до отбоя, когда в камерах вырубают верхний свет, оставляя лишь ночное дежурное освещение, осталось минут сорок, от силы час. Оставлять при себе маляву до утра завтрашнего дня было небезопасно (не говоря уже о том, что он попросту не смог бы уснуть в таком случае). При скудном ночном освещении не то что маляву, но даже стандартный газетный шрифт разобрать вряд ли получится. Выходит, что в его распоряжении имеется лишь небольшой промежуток времени, всего около получаса, в который он обязан уложиться. Первые минут десять Анохин ничего не предпринимал. Охранник, дежурящий на пульте, имеющий возможность наблюдать по картинке на телемониторах за поведением каждого из литерных зэков, должен был убедиться, что «В-I0» ведет себя после посещения медблока как обычно… То есть, меряет свою камеру шагами: четыре шага в одну сторону, четыре в обратную… При этом он ни разу не посмотрел на глазок в двери, ни на другой «глаз», телевизионный, от камеры круглосуточного наблюдения.

Усыпив таким образом бдительность дежурного сотрудника, – если тот, конечно, скрупулезно относится к своим обязанностям и не спускает глаз с телемониторов, – Анохин переместился в правый от входа угол камеры и уселся на толчок, держа чуть впереди себя сцепленные руки.

Внутри комочка фольги действительно оказалась записка: клочок бумаги величиной с визитку, аккуратно сложенный, а не скомканный в шарик. Черные чернила, тонкое «стило», печатные буковки, крошечные, но вполне разборчивые.

Анохин держал записку в полураскрытой правой ладони, чуть в отдалении от глаз, готовый при первом же намеке на шухер мигом сунуть ее в рот и проглотить.

Содержание записки оказалось следующим:

«ВЫ НЕ БОЛЬНЫ СПИДОМ. ЭТО ВРАНЬЕ. ВАМ И ДРУГИМ ЗЭКАМ ВШИЛИ „МЕТКУ“. БЕЖАТЬ ОТСЮДА ДАЖЕ НЕ ПЫТАЙТЕСЬ. НЕВОЗМОЖНО. ШАНС, ДУМАЮ, ПРЕДСТ. ПОЗДНЕЕ, НАЧ. 06. ПОПЫТАЮСЬ ВАМ ПОМОЧЬ. ЕСЛИ НАСТР. РЕШИТЕЛЬНО, ПРИ СЛУЧ. СКАЖИТЕ УСЛ. ФРАЗУ: „ДОКТОР У МЕНЯ БОЛИТ ГОРЛО“».

От нервов Анохин проглотил, предварительно разжевав, и кусочек фольги, и саму записку, хотя мог бы бросить маляву в толчок и слить ее остатки в канализацию.

Спустя примерно четверть часа охрана скомандовала отбой – в камере вырубилось верхнее освещение. Анохин улегся на свою шконку, повернулся лицом к стене, задумался…

Как-то странно это все, мелькнуло в его голове. Зачем лепиле понадобилось передавать ему послание? Ведь зэк Анохин не обращался к нему за помощью… Может, друзья подсуетились, найдя дорожку в ИТК-9, как прежде они смогли найти надежный канал и передать ему записку в бутырскую камеру?

Он знал, что его друзья и сослуживцы – никто из них, кажется, не поверил ни обвинительному приговору, ни даже в то, что Анохин и его жена Ольга хоть каким-то боком могли быть причастны к инкриминируемым морпеху деяниям, – будут добиваться пересуда и сделают все возможное, чтобы суд более высокой инстанции отменил несправедливый, мягко говоря, приговор. Если понадобится, тот же комбриг, заручившись поддержкой высоких чинов флота, доведет информацию о судебном беспределе до самого министра обороны. Или непосредственно до самого главкома… Просто поначалу никто, включая Анохина, не понимал, с кем и с чем они столкнулись, и не отдавал себе отчета в том, что деньги, связи и кумовство в современной России зачастую оказываются сильнее общественной морали, разума, голых фактов, показаний ряда свидетелей и даже самого закона.

В той же записке, которую ему передали в бутырскую камеру, содержался и вполне конкретный намек, как именно будут действовать его друзья при неблагоприятном течении анохинского дела:

«ВСЕХ, КОГО НАДО, „ПРОБИЛИ“. ЖДЕМ, ЧТО РЕШИТ ПЕРЕСУД. ЕСЛИ ДО КОНЦА ЛЕТА НЕ ОСВОБОДЯТ, БУДЕМ САМИ РАЗБИРАТЬСЯ В ЭТОЙ ИСТОРИИ».

И Сергей Анохин, и те, кто изначально не верил в его вину и пытался за него вступиться, оказались очень наивными людьми. Если бы судопроизводство в его отношении велось хотя бы с внешним соблюдением требований и норм законности, он бы до сих пор сидел в одном из московских СИЗО (как сидят до суда сотни и тысячи подозреваемых, ожидая по году и более). Даже после вынесения приговора, коль подана апелляция в суд второй инстанции – в данном случае в Мосгорсуд, – его должны были оставить в бутырской камере. А не устраивать ему этап в одну из отдаленных колоний строгого режима.